— Хочу, — шепчу у уха Блэнкеншипа.

Он высказывается не тот час же, но когда я слышу следующие слова, мои колени подкашиваются сами собой, а надетое кое-как пальто спадает с плеч:

— Только из-за тебя я полюбил Италию. Этот город, в частности. Только благодаря тебе.

Непредвиденно Лукас хватает меня на руки. Он весело смеется, довольствуясь моей реакцией: смущение, тревога и легкое замешательство — все, держу пари, отразилось на моем лице. Парень сажает меня на стол, который разместился совсем рядом. Он совсем старый, а на его краю лежат тетради, блокноты, тоже не отличающиеся новизной и свежестью. Я улыбаюсь, пройдя этап обескураженности и успокоившись, завидев теплоту его холодных глаз. Как бы странно и эксцентрично это ни звучало.

— Эй, — он поднимает мой подбородок, когда я опускаю глаза в свободную область промеж наших тел. — Посмотри на меня.

Лукас достаточно ловко и без промедления укорачивает расстояние, и мне больше нечего лицезреть, поэтому я вскидываю на него взгляд — в котором определенно поселилось блаженство и восхищение. Британец натягивает пальто мне на плечи, вынимает из кармана мой мобильный, который чуть на свалился на пол, и кладет его на стол вблизи моей правой ноги.

Взор Лукаса красноречивее всех на свете слов. Но внезапно он принимается стягивать с меня джинсы.

— Ты что делаешь?! — растерянно, со страхом восклицаю.

Указательный палец Лукас прикладывает к губам, растянутым в коварную улыбку. И не знаю, что мне от нее ждать. В один миг все переменилось. Я все ещё та же трусиха, и на долю секунды даже подумалось, что Лукас хочет изнасиловать меня. Конечно, эта гнилая мысль быстро покинула голову.

Мистер Блэнкеншип, засучив рукава, словно собирается заняться ремонтом мотоцикла, доводит пояс темно-синих джинсов до колен, а затем в достаточной степени быстро сдергивает крохотные серые стринги в цветочек. Приподняв меня за бедра, он внимательно следит за моим выражением лица, и начинает водить по моим влажным складкам пальцем.

Через пару мгновений — уже двумя. Удивительно — но мне вовсе не страшно. Совершенно, напротив — я ощущаю приятную дрожь, тягучую елейную боль внизу живота и сладостное покалывание в области груди. Я хочу прикоснуться к соскам, но практически по талию укутана в одежду. Им.

Лукасом.

— Я собираюсь стереть границы, — заговорщическим шепотом сообщает британец.

Он сказал это по-итальянски, и этот английский акцент ни с чем не сопоставляем. От его слов становится еще лучше, когда пальцы касаются набухшего клитора. Я выгибаю спину, а после слышу его слабый вздох.

— Я бы предпочла, чтобы мы ликвидировали с тобой все границы прямо на ринге…

Он чуть сгибается, приставив свою левую ладонь к стене над моей головой. Мы затруднительно и напряженно дышим в унисон. Я, сколько бы раз сама не достигала оргазма, понимаю, что никто не сделает это со мной лучше, чем другой человек — желательно, мужчина. А в идеале — Лукас

Блэнкеншип. Он аккуратно входит внутрь, слегка расширяя меня, не применяя больше одного пальца. Пока что. Я чувствую слабую несущественную боль. Она не так значительна, как удовольствие, которое я получаю, просто переглядываясь с британцем. Дразня его глазами, опуская ресницы, взмахивая ими, приоткрывая губы и постанывая. Он сходит с ума, этого не отнять.

— Перестань, — сексуально усмехнувшись, он мотает головой, не косясь в мою сторону, — не смотри так.

— Как же? — продолжаю дразнить, и сейчас шире раздвигаю ноги.

Его умопомрачительные глаза цвета морской волны увеличиваются. Меня забавляет такое состояние Лукаса, и становится намного приятнее чувствовать, как он увеличивает темп своих ласк.

— Никакого ринга, — отвечает Блэнкеншип на мое предыдущее замечание. — Все будет иначе, ты лишишься девственности по другому, просто… я не мог сдержаться…, — признается британец, осматривая свою руку у меня между ног.

Я осторожно двигаюсь навстречу его пальцам, и это делает нас обоих голодными до животной страсти. Лукас в мгновение приближается и впивается горячим, бурным поцелуем мне в губы. Он кусает их, прорычав что-то нечленораздельное, не обрывая контакта с лоном, что так нуждается в его ласках.

— Гладко выбритая…, — похвально отмечает парень, пробираясь короткими влажными поцелуями к уху. — Ты даже не представляешь, что ты со мной делаешь. И понятия не имеешь, как я сейчас счастлив.

Вновь прижав свой лоб к моему, он, дыша, как человек, пробежавший немалую дистанцию, едва слышно говорит со мной:

— Я бы продолжил, малышка, не сомневайся, но ты можешь простудиться.

И пусть мне совсем не нравится, что его рука больше не трогает мой центр и складки, я потрясена и приятно поражена заботой Лукаса. Медлительно, словно хочет запомнить каждый мой изгиб, он надевает обратно на меня нижнее белье и джинсы. Наша идиллия продолжалась бы долго, подкрепляясь изнеженными бархатными поцелуями, представляя собой застегивание всех пуговиц пальто, подвязывание шарфа на шее, притягивание к себе за затылок и умение наслаждаться этим отрезком времени. Однако очередное текстовое сообщение, пришедшее на мой смартфон, портит все. Мы оба опускаем глаза на мобильный под самым носом.

Экран загорелся, и, к сожалению, месседж высветился полностью, при этом отлично читается.

/От Алистера Шеридана/:

«Привет, bеllа! Надеюсь, ты не забыла о вечеринке? Будешь самым долгожданным гостем на ней. Высылаю адрес. И целую тебя, bеllа! Везде…»

О, нет. Нет, нет, нет.

«Везде…», черт бы его побрал!

Пояснения к главе

[1] — Трек британской исполнительницы Duа Lipа.

Глава 29

Ева

Едва поспевая за Лукасом, я набегу застегиваю пуговицы на своем пальто, пытаясь укутаться в шарф. Чертов шарф! Я распутываю его, чуть не ли не ломая ноги из-за незавидных дорог, но у меня не выходит удержать в руках темную шелковую ткань. Она кружится по воздуху, украденная ветром, однако Лукас, идущий впереди, сноровисто ловит шарф, одаривая меня взглядом, в котором плещутся ярость и негодование. Ну, что, что я могу сделать с тем сообщением? Я ведь сама не в восторге, что Алистер написал мне месседж.

— Постой! — в дюжинный раз кричу я Лукасу, пока он пробирается к дороге быстрым шагом, крепко зажав в ладони вещь, что принадлежит мне. — Постой же!

Но он неумолим. Несгибаем. Перейдя на другую сторону улицы, Блэнкеншип спускается вниз, ступая мимо домов не самого богатого района в Риме, мимо высоких многоэтажных зданий, рыбного рынка и нескольких тратторий, находящихся рядом друг с другом. Я бегу так, как если бы собиралась выиграть медаль, но ему, просто не прилагая никаких усилий, удается все время отдаляться от меня, все время держаться на расстоянии.

— Лукас, что за ребячество? — Эта фраза выходит у меня со стоном.

Я замечаю, что парень столкнулся с прохожей, и у меня появляется момент догнать его, пока он притормозил. Бросив девушке равнодушное «Scusаtе»[1], Блэнкешип стремится вновь зашагать прочь, но я хватаюсь за широкое мужское запястье, принуждая его остановиться.

— Чего ты хочешь? — засверкав ненавистью в глазах, отзывается Лукас. — Мы идем ловить такси. — Правда? — иронично выдаю я. — А мне показалось, что это ты собираешься уехать, а я остаюсь здесь.

— Я бы так не поступил, — холодно говорит он, играя желваками.

Лукас старается вовсе не смотреть на меня.

— В чем я виновата, скажи? — спрашиваю, когда он отдергивает руку.

— Действительно, — парень безрадостно смеется, потирая глаза. — В чем ты виновата? Целуешься со мной, а пишет тебе какой-то Шеридан. Проклятый ирландец…, - шипит сквозь зубы.

— Но я не знала, что он будет пытаться связаться со мной, потому что, да, у него есть мой номер телефона, но мы не общаемся.

Достав из кармана смартфон, я предлагаю его Блэнкеншипу.

— Возьми, — говорю я.